В середине ноября 1955 года новая командировка – в Краснодар. Первое письмо написано еще в поезде: «Свое место отдал женщине с ребенком. Сплю наверху». Следующее письмо написано под впечатлением от фильма "Урок жизни": "Название отпугивающее, но фильм очень хороший. Пожалуй, это – самое лучшее, что создано за последнее время. И игра хорошая, и штампов мало, и т.д. Это – картина о любви, семье и пр. Это про нас – и не про нас. Кое-какие черты "ее" есть в тебе, а "его" – во мне. Короче – постарайся посмотреть этот фильм. Интересно, как отзывается об этом фильме Витька?[1]". На следующий день он заканчивает письмо среди ночи: "Сейчас 0 часов. Сижу и работаю. Работали и работаем до боли в глазах. Такая картина продлится еще дня 3-4".
С начала декабря Вова отправляется в Саратов. Стремясь попасть домой на новогодний праздник, Вова делает чудеса: "Поехал в инспекцию. К часу дня передо мной лежал отпечатанный акт на трех листах, в котором инспекция была разложена на лопатки Здорово?! В управлении акт прочли и ахнули. Это считалась лучшая инспекция, а я ее за такой срок – по их понятиям, невероятно короткий – вывернул наизнанку. (Можно ведь хоть немножко прихвастнуть?)"
В мае 1956 года Вову отправили на ревизию в Кемерово: "Такой страшной тоски у меня, кажется, никогда не было. Весь день бродил по городу – не знал, куда себя девать. Очень не хватало вас. Все время о доме думаю". Чуть позже: "Третий день без вас и два дня в Кемерово. Настроение не улучшается... Работал строго по режиму, но в темпе. Был в кино. Смотрел "Первый эшелон" (где твой Олег[2])". Но оптимизм вновь возобладал: "Настроение улучшилось. Вечером записался в библиотеку. Взял Некрасова В. "В родном городе". Чудесная вещь. С 7 до 9 часов просидел на берегу Томи и прочел половину. Все очень естественно и живо. Сходи в "Военную книгу" и купи ее. Много-много поцелуев Раде и Гоге. Еще больше тебе. Твой Вова".
Когда внезапно умер лучший друг Вовы – Женя Дмитриев, он узнал об этом из маминого письма: "Это, кажется, первая жертва среди твоих друзей. Ну, крепись – много приходится в жизни переживать". Он был глубоко потрясен: "Это дико. Сижу и реву. Ужасно жалко". Всю жизнь он продолжал заботиться о семье Жени.
Хотя почти все письма Вовы наполнены описаниями природы, но самым ярким и подробным стал рассказ о путешествии в Кызыл: "Автобус от Абакана до Кызыла идет 72 часа, такси – 18 часов, но все они отходят только утром, так как таких смельчаков, чтобы ехать ночью через Саяны, мало. Вдруг подъезжает автобус маленький, весь разбитый. Выходит шофер и кричит на всю площадь: "Кто в Кызыл не боится ехать ночью – садись!" Я сел. Когда брал билет, учуял, что от него пахнет водкой, но все же сел. Через час набралось 14 человек, и мы поехали. Ехали все время с дикой скоростью. Бросало из стороны в сторону и вверх, и вниз. К Саянам подъехали, когда уже совсем стемнело. Но этот отрезок пути я наслаждался природой: изумительная тайга вперемежку с лугами, отроги Саян, Енисей (мы его дважды переезжали на пароме), озера. По Саянам дорога пошла хуже крымской. Эти крымские "тещины языки" – бледная немочь по сравнению с саянскими поворотами. Кстати, езда проходила при активном визге пассажиров-женщин и многоэтажном мате шофера. Рассвело. В 530 взошло солнце. Рассмотрел Саяны. Это, действительно, Советская Швейцария. Огромные горы, скалы, обрывы, ущелья, горные реки, водопады. Все поросло редким по красоте лесом. В разрыве – альпийские луга. На вершинах – снег. Все время боролся со сном. Но однажды уснул. Проснулся через 15 мин. на полу. Упал на повороте. Вторую половину пути – мчались вниз – женщины только повизгивали и цеплялись за кресла. А шофер горланил песни. В 12 часов дня переехали на пароме Енисей и прибыли в Кызыл".
Вова очень легко сходится с людьми, почти в каждом письме мелькают сообщения, вроде: "мой сосед – зам. редактора журнала "Молодой колхозник". Он очень приятный человек, и я с ним подружился". Однако порой контактность Вовы приводила к горькому раскаянию: "После работы поел, погладился и с соседом вместе пошел в баню. Когда пришли домой, сосед достал бутылку спирта, и мы здорово наклюкались. Больше до Москвы в рот ничего спиртного не возьму". Иннина реакция была вполне адекватной: "Мысленно бью морду твоему соседу, который тебя споил, но и тебя не оправдываю".
Осенью 1956 года свой отпуск Вова провел с папой в Адлере. После туберкулеза ему очень полезно было пребывание у моря, да и отцу необходимо было поправить здоровье. Они любили друг друга и отлично ладили ("Читаем, играем в шахматы. Папа собирает камни"). Папа всячески старался создать атмосферу праздника, Леля, отдыхая со своей семьей в Коктебеле, даже прислала письмо, где ругала их за неразумную расточительность.
Очередную ревизию Вова проводил в Рязани с заездом в райцентры Шацк и Шилово. Прекращение постоянных разъездов могло произойти только при карьерном росте, для чего необходимо было вступить в партию. С января 1956 года Вова стал кандидатом в члены КПСС, то есть удобным исполнителем общественных поручений, чем и принято было беззастенчиво пользоваться. Как-то под новогодний праздник не оказалось на месте постоянного редактора стенгазеты Софьи Модестовны Раснер. Вове тут же дали партийное поручение сделать газету. Он обратился к коллегам по работе с призывом приносить материалы, и некто Баторин принес якобы юмористическую статью. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это гнусный пасквиль на Раснер. Статья была "мерзкой до ужаса", поэтому Вова наотрез отказался ее поместить в праздничную газету. Получив отказ, автор заявил, что Вова не хочет включать статью потому, что он еврей и защищает свою соплеменницу. Вова был вспыльчив и тут же дал прохвосту по морде. Удар был удачным: Баторин свалился, вылетев при падении в коридор, как раз под ноги заместителю директора по кадрам, который в этот момент шел мимо. Этот человек был сволочью не только по должности, но и по натуре, и живо ухватился за этот факт. Раскрутили целое дело. Чтобы прекратить его, секретарь партбюро обращался непосредственно к министру финансов. Тот поговорил с секретарем райкома партии. Разобрались по сути. Правда, дали выговор (тогда как раз вышел указ о 15 сутках за хулиганство, и Вове в райкоме сказали, что следующий подобный поступок попадет как раз под этот указ), потом выговор сняли. В марте 1957 года в партию приняли. Кстати, Виктор Некрасов, сам вступивший в партию во время войны, подтрунивал над Вовой по поводу его вступления в партию.
Наконец, в феврале 1957 года его перевели работать в Управление Госстраха по Москве на должность начальника ревизионного отдела. Кончились ненавистные им дальние командировки. Вова охотно делился своими знаниями, учил находить изюминку в работе: как-то, разбирая с подчиненным проверяемый материал, предложил ему представить себе, как описанная в протоколе мебель могла бы располагаться в сгоревшей квартире. Результат такого упражнения потряс: указанная в списке мебель физически не могла уместиться на этой жилплощади. Так было вскрыто крупное хищение.
Публикации в профессиональной прессе Вова готовил не столько ради удовольствия, сколько ради приработка, о необходимости которого как-то напоминала в письмах Инна: "Готовься писать какую-нибудь статью, чтобы покрыть расходы на игрушки".
Прошел в 1956 году знаменитый XX съезд, развенчавший культ личности Сталина. Вова начал борьбу с бюрократической системой за реабилитацию отца Инны и Вити – профессора Мирона Злотова, восстановление в партии и его самого, и его жены Фаины Векслер, а также получение положенных по закону компенсаций, вплоть до персональной пенсии союзного значения для находившейся на их иждивении сестры Фани. Обширная переписка с казенными учреждениями, включая КГБ, содержит истинные шедевры, вышедшие из-под пера Вовы[3].
Другой убедительной победой было письмо Промыслову, тогдашнему главе Москвы: на Сивцевом-Вражке комната Инны и Вовы с тремя детьми была размером 15,38 кв.м (норма для постановки на очередь была 3 кв.м. на человека), то есть формально их судьбу решали эти 0,38 кв.м. Вова написал такое эмоциональное письмо, что их поставили на очередь.
В 1961 году его бывший начальник, перешедший на работу в Минфин СССР, добился перевода туда Вовы, которого высоко ценил как работника. Кстати, мама всегда требовала от своих детей максимума. Как-то начальник Вовы наговорил Доре Львовне много лестного о нем, но мама строго заметила сыну наедине: "Надеюсь, что у тебя хватит ума понять, что, если ты чего-то стоишь на общем фоне, то это еще ничего не значит". В Минфине был прекрасный пионерлагерь, Вове приходилось ездить туда вожатым, иначе по существовавшим правилам взяли бы только одного ребенка, а у него в 1961 году родился третий сын. Кстати, в пионерлагере его обожали. Позднее, когда Вова уже не ездил вожатым, Гоша написал из пионерского лагеря: "Папа, тут есть вожатый, которого любят так же, как тебя. И зовут его так же – Володя". Детей и животных не обманешь – они чувствуют, кто чего стоит.
В сентябре 1961 года Вова был в командировке в Кишиневе. Настроение у него было бодрым: "Погода чудесная. Город сказочный. Фруктов заваль. Скажи Лельке, что я купил "Бильярд в половине девятого" Белля". Вовина командировка затягивалась. Пришлось перепоручать Радику важное дело: "Гошкин день рождения придется вам провести без меня. Ты постарайся, чтобы он был веселым и интересным (для Гошки)". В этот раз Вове приходится писать много писем: и Инне, и маме, и Радику, и Гоше. Особенно важно это было для мамы, которая лежала в больнице: "Молодец, что пишешь часто. Каждое письмецо здесь в больнице – солнечный лучик". Мама едва ли не впервые воспринимает Вову не как ребенка, а как равного: "Ешь побольше фруктов, особенно винограда, а то потом пожалеешь и будешь себя ругать. Ведь в Москве, когда дети рядом, ты себе совсем не разрешаешь есть. Все мы такие – папы и мамы!"
В 1963 году роли в письмах поменялись, в командировке в Алма-Ате была Инна. Почти сразу ей приходит письмо от Вовы: "Принимай отчет о первом прожитом без тебя дне". Инна жадно откликнулась: "Получила вчера твое расчудесное письмо. Прекрасно ты пишешь. Перечитала его уже 100 раз. Надо было записать на магнитофон, как Арсеня вечером пел. Завидно. Мне бы послушать. А все остальное ты делал прекрасно. Молодчина. И написал все чудесно. Вчера вечером смотрела всякую чушь по телевизору. Какое счастье, что у нас его нет!" Вскоре Инне становится совсем невмоготу: "Ой, как мне сейчас хочется к вам! На душе очень тяжко, хоть сегодня и некогда скучать". Выставке придавали большое значение. Инне пришлось выступать на радио, телевидении, давать интервью газетам, даже кинохроника приезжала. Никак не присылали ей смену, несмотря на ее постоянные попытки быстрее вернутся в Москву. Ведь Вове было совсем нелегко, работая, управляться с тремя сыновьями, младший из которых ходил в ясли. Хорошо еще, что старшие с детства были очень самостоятельными, а на хозяйственность Гоши родители нарадоваться не могли. Он добровольно взвалил на себя обязанности самого ответственного члена семьи. Даже сдачу, которую можно было потратить на мороженое, маленький Гоша сберегал под батареей, как выяснилось, чтобы купить маме шубу. И если старшие в детстве нередко дрались между собой, потому что Гоша никогда не признавал "право сильного", которым пользовался старший брат, то оба они исключительно опекали младшего, у которого в детстве были большие проблемы со здоровьем, вызванные тяжелой аллергией: "Оба они очень переживают, когда плачет Арсеня".
В том же 1963 году умерла от второго инфаркта Дора Львовна, а Леля с уже взрослым Лешей, новорожденным Тимом и отцом поехала в Эльве, Витя отвез их туда и вернулся на работу, а потом вернулась и Леля, оставив ребенка и папу там до тех пор, пока не испортится погода. Благо, в "родовом гнезде" Генсов был жила родственница, готовая обеспечить их быт. Через год после смерти матери умер отец.
Осенью 1963 года Вова ездил по делам службы в Минск и Брест. В этот период происками врагов Хрущева (до его смещения уже оставались считанные месяцы) в Москве искусственно нагнеталось недовольство путем создания перебоев с продовольствием. Инна пишет в Минск, чтобы Вова посмотрел там продукты: "И хлеба белого нет. И печенья нет, и никаких хлебобулочных и крупяных изделий".
Вова отлично работал и стал в Министерстве финансов, по его собственным словам, "не последней сошкой". Достаточно сказать, что при вести о его возможном уходе, его уговаривал остаться сам министр. Вообще-то он не хотел уходить из Минфина, где к нему прекрасно относились. Но в Центральный Совет по туризму его пригласили не только на существенно больший оклад, но и заверили, что сразу дадут квартиру[4].
А главное – масштабы работы в Центральном совете по туризму, куда он перешел в августе 1964 года на должность заведующего планово-финансовым отделом, были особыми. Когда Владимир Генс пришел туда, оборот был 70 млн. руб., работали одни спортсмены. Он набрал специалистов, организовал по-новому всю финансово-хозяйственную деятельность, которая была под его началом. К его уходу на пенсию оборот дошел до 3 млрд. руб., а отдел был в 1969 году преобразован в управление. Ежеквартальный рост стабильно составлял порядка 40%. В своей работе Вова умел найти живую струну, место для творчества и очень не любил писать никому не нужные планы работы, формальные отчеты, проводить производственные совещания и т.п. Но и тут судьба улыбнулась: главному кадровику их организации прислали заместителя из аппарата ЦК, с которым он оказался совершенно несовместим, поэтому кадровик пришел и попросился заместителем к Вове: "Я вижу, что тебе претит вся эта мура. Возьми меня замом, и я всем этим буду заниматься вместо тебя". И лет шесть-семь очень выручал, пока не ушел пенсию.
Осенью 1965 года родители вместе уехали отдыхать в санаторий, а с их детьми согласилась побыть Нато, большой друг семьи. Основную переписку вел ответственный Гоша, он отлично начал учебный год, записал Арсения на плаванье и в музыкальную школу, при этом ему предложили и самому проверить свои музыкальные данные, их вполне хватило для приема в музыкальную школу. Гоша помогал Нато вести хозяйство, даже готовить, советовался с мамой по поводу кулинарных рецептов. Ответ родителей сочинял папа: "Привет, детишки! Мы прочли ваши великолепные письма, и нам стыдно стало, что мы вам не писали. Но до сегодняшнего дня была прекрасная погода, и мы путешествовали, купались, ели и спали. Сегодня (8.09) проснулись – на улице дождь (здесь его не было с весны – все высохло) и холод (все лето стояла небывалая жара). Короче, мы рады за усыхающие деревья, но лучше бы Бог дал им влагу через 10 дней. Мы бы еще больше радовались. Мы живем в мире и согласии, предупредительны друг к другу, оба хорошо отдыхаем. Изредка это согласие нарушается, когда мы видим на столе бутылку вина, но и тут я, чтобы не огорчать маму, стараюсь показать ей, с какой неохотой и как мало я пью, а она, чтобы не портить мне настроения, весело улыбается и кулак держит за спиной. Целую и даю письмо на цензуру маме. Пока. Думаем вернуться 18.09. Папа".
Занимая в застойные времена довольно высокий пост в чиновной иерархии, Вова ездил на работу по Москве на велосипеде. Об этом доложили Председателю Центрального совета по туризму, который устроил скандал: "еще раз увижу – уволю". Говорят, что вспышка начальственного гнева была вызвана еще и тем, что Генс проехал на велосипеде мимо машины, в которой сидел Абуков, застрявший в пробке. Кстати, первая машина в семье появилась, когда хозяйственный Гоша съездил в студенческие каникулы на заработки и купил "Запорожец", который отдал отцу. Высокое начальство не одобрило и ушастый "Запорожец" Генса, считая, что это позорит должность: "Пиши заявление, дам тебе "Жигули". По тем временам купить за свои деньги автомобиль можно было только по специальным разнарядкам. Кстати, деньги пришлось частично одалживать у друзей. Зато друзей всегда было много. Кстати, о друзьях дома. Вова в 1967 году познакомился по работе и очень подружился с Нодаром Коридзе, архитектором, очень интеллигентным и светлым человеком. Он изумительно пел. Гостевал у них месяцами, что превращало жизнь в праздник. К сожалению, этот прекрасный человек прожил недолгую жизнь. Вова и Нодар очень дружили с Юрой Копыловым, архитектором и горнолыжником, строившим Домбай.
Недоброжелатели считали неспособностью управлять людьми нежелание Владимира Генс "бить по башке и орать на людей". Был, например, такой случай при введении новой системы оплаты труда в гостинично-коммунальном хозяйстве. Во Владимире проводилось совещание, нужно было ехать вместе с начальником отдела Госкомтруда. Генс предупредил шофера, чтоб тот был "при параде". Вдруг на выезде из Москвы оказалось, что шофер буквально засыпает за рулем. Оказалось, что он перебрал накануне. Что сделал Генс? Сел на его место и сам повел машину, а шофер в галстуке и шляпе мирно отсыпался рядом. Естественно, что и непосредственные подчиненные, и вся периферия его обожали. Его двоюродная сестра Инна Генс рассказывала, что, оказавшись на кинофестивале в Ташкенте, поехала посмотреть Бухару. Зашла узнать насчет экскурсии, стала заполнять квитанцию, тут фамилия Генс произвела магическое действие. Уточнив, что она сестра их любимого начальника, люди просияли и преобразились. Инна – дочь Юлиуса, родного брата его отца. Вова отмечал особо, что "два дяди оказали на меня большое влияние и относились ко мне неравнодушно: Миша Иоффе и Юлиус Генс". Юлиус старался привить Вове хорошие манеры, за что племянник ему был благодарен до конца дней своих.
Руководитель Центрального совета по туризму Абуков говорил, что не может представить Генса к правительственной награде из-за национальности, но считал, что компенсирует эту несправедливость, посылая в командировки за рубеж. Обидно было только то, что нельзя было поехать вместе с Инной. Вместе никогда не выпускали. С поездками связано множественно ярких историй. Например, во время первой поездки в Париж он купил старшему сыну замечательный игрушечный пистолет. Ему самому так понравилась эта игрушка, что он с криком "Руки вверх!" направил его на входящего в комнату. Это был сотрудник КГБ в штатском (без которых в то время ни одна поездка за рубеж не обходилась), вошедший без тени шутки сказал, что Вова чудом остался жив, в их ведомстве профессиональная реакция почти мгновенна.
А в 1969 году он ездил в составе группы сотрудников ЦК. Это была программа, организованная Жаннет Оппман (дешевые поездки для французов в Россию), поскольку чартер требует загрузки в оба конца, то наши организовали недельные туры на майские и октябрьские праздники. Руководитель департамента Европы в Интуристе (естественно, из КГБ) в последний момент не смог поехать, а от КГБ с группой поехал другой человек. Но представителем Интуриста назвали Генса, а все в группе знали, что Интурист всегда был представлен сотрудниками КГБ, поэтому к нему то и дело приходили "стучать" друг на друга. Трудно передать выражение лица Вовы, когда он рассказывал об этом. Ощущение гадливости не ослабло со временем.
Генс был заместителем председателя федерации горнолыжного спорта и должен был ехать на очередной чемпионат мира, но КГБ запретил выезд. Дело было в том, что Радик женился на однокурснице-полячке и уехал в Польшу. Разгулявшийся государственный антисемитизм помешал талантливому выпускнику мехмата найти работу в Москве, а в Польше он сблизился с лидерами "Солидарности", активно участвовал в ее деятельности. Радика пытались заставить "стучать", даже Владимира Генса вызывали в соответствующие органы, чтобы он воздействовал на сына. Естественно, безрезультатно. Радика фактически выслали из Польши и тайно арестовали при проезде через Чехословакию. Продержали больше двух недель, причем ни жена, ни родители все это время не могли добиться никакой информации о его судьбе.
Когда Радика выпустили, он отправился в Рим, где к нему присоединилась жена с маленьким сыном Игорем. Радик из Италии[5] писал домой, как его жена Эва пожаловалась на то, что устала, просто прочитав перечисление дел, которые успевает переделать Инна. Дом Вовы и Инны был по-прежнему полон людьми, теперь уже и друзьями их выросших сыновей. К тому же Инна старалась помогать растить внука Филиппа, старшего сына Гоши, который родился в 1979 году.
Испугавшись претензий всесильной "конторы", Абуков решил его выжить, что делалось некрасиво и непорядочно. Хотелось бы сказать, что все друзья и приятели отвечали преданностью, что на них можно было положиться и в горе, и в радости. К сожалению, это относится не ко всем. Инна с большой обидой за мужа говорит, что, когда началась травля на работе, очень многие люди, постоянно бывавшие в доме, просто исчезли и прекратили всякое общение. Но настоящие друзья (в том числе академик Петраков и будущий мэр Москвы Попов) написали письмо на имя Шелепина, возымевшее действие. Абукову было предписано найти работу "без потерь материального характера и равной социальной значимости". Из Центрального Совета пришлось перейти в Российский совет по туризму заместителем председателя. Однако волнения за сына и его семью, травля на работе привели к страшному заболеванию, излечение от которого стало просто чудом. В 60 лет Генс ушел на пенсию, потому что после всего безобразия травли у него пропало настроение, азарт, с которым он всегда работал. Он получил персональную пенсию республиканского значения и звание заслуженного экономиста РСФСР.
Чтобы представить себе круг людей, о которых продолжал заботиться и хлопотать Вова, достаточно привести такую историю. У его дяди Майрима до войны был близкий друг, который погиб от рук фашистов, а его сын Изя чудом спасся. Этот сын эмигрировал в Израиль, между ним и семьей Вовы сохранялись дружеские отношения. Однажды Изя позвонил поручил заботам Вовы свою тетушку, женщину сложной судьбы. Она после сталинских репрессий оказалась одна-одинешенька в Абакане. Все ее близкие погибли. Она была балериной, создала в Хакассии балетную студию, которую впоследствии преобразовала в национальный ансамбль "Жарки", успешно выступавший на всесоюзном уровне и даже за рубежом. А в очень пожилом возрасте, перестав работать, стала нуждаться в помощи. Вова посылал ей посылки, звонил, переписывался. Короче, когда ее не стало, ему сообщили об этом, считая (по ее благодарным рассказам) самым близким родственником. Вова прилетел в Абакан проводить ее в последний путь, а потом еще привез из Москвы тяжеленную надгробную доску с уже выгравированными надписями. Еще раз обратим внимание: эта женщина – родственница сына друга дяди. Что уж говорить о множестве людей, которых Вова сам выбирал в друзья!
Он постоянно был в деятельных заботах: отвезти кого-то из знакомых к врачу, а кого-то из родных в аэропорт, купить внучке цветы для учителей накануне 8 марта, помочь с поиском работы чьим-то детям и внукам, поздравить и навестить многочисленных друзей и знакомых. Он вел большую переписку, освоил Интернет, электронную почту, скайп. Он привозил продукты, из которых его очаровательная и несуетливая жена Инна творила свои кулинарные шедевры: отведать которые приходят и приезжает множество гостей. Из стран ближнего и дальнего зарубежья то ручейками, а то и бурными потоками всегда стекаются гости в этот удивительно теплый дом[6].